Талант, реалистичность и широта души

Василия Ивановича Сурикова большинство знает, прежде всего, как автора масштабных исторических полотен. «Утро стрелецкой казни», «Покорение Сибири Ермаком Тимофеевичем», «Степан Разин», «Переход Суворова через Альпы»... С этими картинами мы знакомимся в школе, и зачастую – по учебнику истории, где они служат иллюстрациями к тому или иному событию.

Внимание к деталям (в том числе и к исторической достоверности даже в мелочах: в костюмах, оружии, конской сбруе), точность изображения в сочетании с умением передать перспективу, объём, особый цветовой колорит, создающий нужное настроение – получается практически «моментальный снимок эпохи». И где-то на заднем плане или сбоку – фрагменты пейзажа: поросшие тайгой холмы, простор Волги, крутые горные склоны.

Между тем самой первой картиной Сурикова, еще ученической, был именно пейзаж: «Плоты на Енисее». Уроженец Красноярска, сибирский казак по происхождению, родную природу он не просто любил – он её чувствовал так, как дано отнюдь не каждому горожанину. Никакой романтической дымки, никакого любования отдельными деталями: Суриков видит лес, горы или реку так, как увидел бы охотник, рыбак, первопроходец.

Красота во всей полноте и цельности, с точными деталями. Если снег, то он изображён так, что чуть ли не скрип слышится. Если лунный свет, то облака он просветит и подсветит так, как должно. Если вода в реке во время битвы, то она будет того цвета, который дали бы взбаламученные вёслами и ногами ил и песок. Точность, происходящая от природной наблюдательности и знания жизни: Суриков и сам прошёл немало по тайге и горам, проплыл на рыбацких лодках, а уж проехал – от Сибири до Франции. И обратно в Сибирь: на свою малую родину он возвращался «отдыхать душой» при каждой возможности.

В Сибири Суриков создаёт цикл пейзажей, отдыхая от изображения прошлых эпох. Множество этюдов, как акварельных, так и маслом, набросков, несколько больших полотен – виды Енисея, Минусинской степи, таёжных деревень, долин, гор. Рука Сурикова в них вполне узнаваема, но – без привычной «фотографичности». Детали смазываются, расплываются, угадываются по общим очертаниям. Иногда становятся почти условными, так что уже и не догадаться, откуда именно смотрел художник, и какой вид пытался запечатлеть. Не конкретный участок местности, не «фотография на холсте», а общий образ сибирской природы.

Отступление от собственных правил и привычек? Ни в коем случае – просто ещё один взгляд. Не фокусирующийся на деталях, а охватывающий разом весь бескрайний простор, который и возвращал Сурикова из тесных городских улиц в привольную, милую широкой казацкой душе Сибирь, где и сам человек теряется, «размазывается» в пейзаже.

Даже если это пейзаж художника, известного всему миру реализмом даже в мелочах. Впрочем, передать необъятность тайги, рек и гор по сравнению с человеком – это и есть реализм в его самом большом масштабе!