28 января "по старому стилю" (10 февраля "по новому") – день Ефрема Сирина, христианского богослова, поэта и пророка, жившего в Сирии в IV веке. Именно в этот день, по мнению некоторых ученых-этнографов, на Руси устраивались "именины домового" с угощениями, подношениями, славословиями — или колдовством приглашенных "кудесников", если нужно было усмирить слишком уж расшалившегося домашнего духа. В наши дни кое-кто не прочь объявить этот праздник древним, изначальным, языческим, но...
А был ли домовой в языческие времена?
Первые упоминания о нем в старинных рукописях появляются гораздо позже, чем о его "природных" собратьях — леших, полевых, водяных, русалках и т.д. - и относятся к XVI-XVII вв. В общем-то это и не удивительно: в народных поверьях окружающая природа была населена чуждыми, а иногда и враждебными человеку существами, их приходилось не только задабривать, но и подчинять, укрощать, даже изгонять. А вот домовой "чужим" не был — покровителями дома считались души умерших предков.
Такое отношение к духам, хранящим "домашний очаг", можно проследить у разных народов с древнейших времен — например, римские пенаты-охранители были именно душами умерших родственников, которых по тогдашним обычаям хоронили в саду или во дворе дома. На Руси, судя по всему, бытовали такие же поверья — недаром среди домовых в разных местах встречаются и русские "дедушки", и украинские "дидки", и белорусские "дзяды"... За домом и семьей присматривали прежние хозяева — так что в отдельную, "нелюдскую" сущность, их никто и не думал выделять, и отдельного от поминания предков чествования не было.
Однако со временем изменились не просто обычаи — изменился сам уклад жизни, люди перестали жить из века в век одним родом на одном месте. И появился отдельный дух, покровитель дома и хозяйства — домовой.
Причем не один, а с большой компанией своих то ли младших родственников, то ли подчиненных. В бане — банник или баенник, на гумне с запасами зерна — гуменник (иногда еще выделяли овинника, проживавшего в постройке для сушки зерна — овине), в большом дворе — дворовой, в хлеву, если он стоит отдельно, а не пристроен к дому — хлевник... Но старший над ними — именно домовой. "Хозяин", "господарь", "сосед" — поскольку жил в том же доме, но был сам по себе. Или запечник, подпечник и т.д. - по облюбованному месту в доме. Место это могло быть и прямо в срубе стены, но обязательно теплым — около печи. Определялось оно безошибочно — что ни поставь, положи, повесь на стенку, обязательно будет падать или просто сдвигаться. Так что лучше этот уголок оставить свободным — а при случае будет куда поставить подношения.
Чего нельзя было делать — так это попробовать подглядеть за домовым. Понадобится — сам покажется. В каком виде? Тут уж кому как — а может, и в разных местах по-разному. Где-то описывали домового небольшим мохнатым существом, похожим на кота, где-то — обычным человеком невысокого роста, только волосатым, нестриженным и обросшим бородой. Многие считали, что и видом, и повадками домовой становится похож на главу поселившегося в доме семейства — а кое-кто узнавал в нем первого хозяина дома или просто первого человека, умершего в этом доме после постройки...
Впрочем, обычно домового в новый дом пытались перевезти из старого — на старом венике, в лапте, даже в горшке со сладкой кашей. Но где-то считалось, что домовые сами заводятся в новых домах, причем "знакомиться" с ними нужно еще до новоселья — кстати, именно с этим связан доживший до наших дней обычай первым запускать в дом кота. Считалось, что ласковый кот сможет "уговорить" домового хорошо относиться к хозяевам; кошки вообще считались если и не в родстве, то в дружбе с домашними духами. Ну и, разумеется, про подношение "хозяину" не следовало забывать — в теплом углу поставить плошку молока или каши на молоке с медом, блины, вареные яйца... Кое-где и стопку вина выставляли первой ночью в новом доме и смотрели: останется на том же уровне — не по нраву пришлась семья домовому, принял угощение, пригубил — значит, все будет хорошо.
Будет домовой расположен к семье по-доброму — и за детьми присмотрит, и за домашней скотиной (особенно за лошадьми), и мыши не расплодятся сверх меры, и продукты в подполе не испортятся, и даже жизнь спасти может, вовремя разбудив при пожаре или предупредив стуком и скрипом о возможном несчастье. А осерчает домовой — все будет ломаться в доме, портится, не будет ни достатка, ни здоровья... Иной раз не угодивших ему хозяев домовой и придушить мог (за это его в некоторых местах прозвали "гнетка" — гнетет, давит), но обычно сначала предупреждал, являясь по ночам и садясь на грудь, "придавливая". Причем забывчивость в подношениях домовой мог и простить, а вот беспорядок в доме, грязь, лень и прочее "не хозяйское" отношение к делам сердили его больше всего. Впрочем, и скандалов в своем жилье "домовик" не любил — мог и уйти подальше от семейных ссор, забрав с собой счастье и удачу.
Так что чтить и поминать добром домового нужно не один день в году, а постоянно. Можно поставить плошку молока у печки (или под батареей, или за кухонной плитой — и не забывайте при уборке выметать сор и из этих мест!), а можно просто вести дела "по-хозяйски", заботиться о доме, поддерживать мир в семье.
Ну, и если захочется сверх этого устроить домовому праздник — вряд ли он обидится. Хотя совершенно не обязательно делать это именно в Ефремов день: обычай чествовать домового именно 28 января описал в XIX веке русский этнограф И.П. Сахаров — но только для Тульской губернии. Это уж потом "книжная премудрость" из собранных Сахаровым "Сказаний русского народа" стала восприниматься как общероссийская...